Скованы страстью - Страница 10

Она почувствовала, как по венам вновь растекается тот страх, что сковал ее, когда бандиты выкрали ее из лагеря. Но огромным усилием воли Анна заставила себя расслабиться. Сейчас она под защитой самого шейха, а когда вокруг все так и дышит его силой и могуществом, ей явно нечего опасаться.

И эта его сила одновременно ее пугала и неумолимо тянула к себе, заставляя сердце биться чуточку быстрее. От страха. Потому что других причин этому не было и быть не могло.

− Шейх. − Один из встречавших слегка наклонил голову, не удостоив Анну даже мимолетным взглядом.

− Тебе помочь спешиться? − спросил Зафар.

− Думаю, сейчас я уже и сама справлюсь. − Не слишком изящным движением она соскользнула на землю.

− Нам потребуются отдельные покои для гостьи. Надеюсь, вы уже позаботились обзавестись новыми слугами?

− Все ваши приказания выполнены, − кивнул самый огромный верзила. − А посол Рикрофт заявляет, что не намерен больше ждать, и требует, чтобы вы позвонили ему сразу же по прибытии во дворец.

− То есть уже сейчас, − бесцветным голосом уточнил Зафар. − Возьмите лошадь.

− Слушаюсь, шейх.

Что ж, даже если внезапное воцарение Зафара и выбило кого-либо из этих стражей из колеи, они явно хорошо умели скрывать свои чувства. Или же для верных людей лишь он всегда и был настоящим шейхом?

Вот только вряд ли она когда-нибудь узнает ответ на этот вопрос. И уж точно она не станет спрашивать у самого Зафара, от которого так и веяло силой и опасностью. Анна отлично понимала, что эти качества должны были бы ее отталкивать, и они действительно ее пугали, но вместе с этим почему-то и неудержимо притягивали. И от этого ей становилось еще страшней.

− Ваши вещи? − вмешался в разговор один из встречающих.

− У меня ничего нет. Так же как и у нее. И потрудитесь немедленно это исправить. Я хочу, чтобы она еще до заката получила новый гардероб. Вам ясно?

− Да, шейх.

Отлично. Теперь все решат, что она первая представительница нового гарема. Ну или, во всяком случае, любовница шейха. Но пока что с этим ничего не поделаешь, и ей придется мириться с подобным отношением. В конце концов, правление Зафара наверняка будет разительно отличаться от правления его дяди, а значит, с облегчением смогут вздохнуть не только подданные Альсабы, но и народ Тарика. Однажды Тарик позвал ее к себе поздним вечером и долго делился своими тревогами и рассказывал о хрупком равновесии, замершем на грани войны. И Анна по достоинству оценила его заботу и откровенность.

И частично именно за это она его и полюбила, а потом приняла его предложение. Разумеется, во всем этом огромную роль играл отец, но она ни за что не согласилась бы выйти замуж, если бы искренне не привязалась к Тарику.

Привязалась.

Да что это с ней? Почему она так странно думает? Не просто привязалась, а полюбила. В их отношениях не было кипящей страсти, но лишь из-за старомодности Тарика, все ухаживания которого тоже были весьма старомодны. И почтительны.

А еще он был очень красив. Гладкая смуглая кожа, угольно-черные глаза в обрамлении густых ресниц, четко очерченные брови…

Она еще раз взглянула на Зафара, и образ Тарика разом вылетел у нее из головы.

Острые хищные черты, темная борода, скрывавшая нижнюю часть лица, обсидиановые глаза, с запрятанным в них огнем, и губы… Эти губы ее завораживали, мешая сосредоточиться на всем остальном.

Время, солнце и ветер оставили на его коже столько отметин, что его при всем желании нельзя было назвать гладким и прилизанным. И в нем не было ничего утонченного и изысканного, одна лишь дикая грубая сила, словно когда-то давным-давно он появился на свет из цельного камня.

И его вряд ли можно было назвать красивым. Для такого мужчины это слово было слишком пресным и безликим.

− Пойдем внутрь? Я отсутствовал целых пятнадцать лет, но тем не менее это мой дворец. Я здесь родился и вырос.

Что ж, значит, он появился в этом мире тем же путем, что и прочие смертные, и с красивой теорией о человеке из цельного куска гранита придется расстаться.

− Наверное, приятно вернуться в отчий дом? − Анна пристально за ним наблюдала и лишь поэтому сумела уловить пробежавшую по лицу тень. Иначе бы она решила, что он сейчас вообще ничего не чувствует. − Или странно? Или грустно?

− Я должен был вернуться, и я вернулся. Вот и все.

− Но должен же ты что-то сейчас чувствовать!

− Я вообще мало что чувствую, мисс Кристенсен. − Он впервые обратился к ней, используя хоть какую-то часть ее имени. − И не думаю, что мне стоит менять эту привычку. Мне целой страной теперь править нужно.

− Но ты же… ты же человек, − выдохнула Анна, но почему-то эти слова больше походили на вопрос, чем на утверждение. − Значит, я уверена, хоть что-то ты да чувствуешь.

− Цель. С той секунды, что меня изгнали, лишь четкое осознание лежащей на мне задачи заставляло каждое утро открывать глаза. Я нужен моему народу, и по праву рождения обязан им править и заботиться о нем так, как он этого заслуживает, а не так, как было при моем дяде. Полжизни цель неустанно влекла меня вперед, заставляя преодолевать все препятствия, и именно она привела меня сюда. Чувства лишь ослабляют, отвлекают и обманывают человека. В отличие от ясной цели.

От этих жестких слов так и веяло холодом, но, по сути, они не так уж сильно отличались от того, что она сама себе всю жизнь твердила. Главное, всегда и во всем поступать правильно. А вот когда люди забывают о должном и начинают заботиться лишь о себе, тогда все и начинает разваливаться.

Она успела убедиться в этом на примере собственной семьи и поклялась, что никогда не пойдет по стопам матери и всегда будет выше мелочного эгоизма, все и всегда делая ради других и лишь потом думая о себе самой. Что будет не разрушать, а заботиться, и вместо обузы всегда и для всех будет настоящим благословением.