Зафар задумчиво разглядывал маленькую блондинку в спортивных штанах и свободной футболке. И зачем он только сам в костюм вырядился? Неужели думал, что она снова наденет то красное платье?
− Ты даже костюм надел?
− А смысл мне учиться танцевать, если не смогу воспроизвести все это в костюме?
− Да, наверное, ты прав.
− Но я все равно сильно сомневаюсь в необходимости этого навыка.
− Но когда-нибудь ты же женишься!
Разумеется, любовницы у него были, но разделить всю свою жизнь с одной конкретной женщиной…
− Да, рано или поздно мне придется обзавестись женой.
− Вот поэтому тебе и нужно учиться. Чтобы, когда вы встретитесь глазами на балу, ты подошел бы к ней и… и мог бы предложить нечто получше разговоров о погоде.
− А я думал, мне жизненно важно уметь говорить о чем-то подобном.
− Верно, но не с теми, кого хочешь действительно узнать.
− А кто сказал, что мне нужно узнавать жену? Мне достаточно просто на ней жениться.
− Ужас! Неужели в моем распоряжении осталась всего неделя?
− Всего неделя до приема, но ты и после него можешь остаться. Точнее, тебе скорее всего придется остаться. Если помнишь, у меня есть тридцать дней.
− Помню. Протяни руку. − Зафар послушно повиновался, и Анна обвила вокруг его грубой ладони свои изящные пальчики, притягивая к себе мужскую руку. − Положи ее мне на талию, вот так, а вторую вытяни в сторону.
− А как же музыка?
− Вместо музыки мы будем считать. Вальс танцуют на три такта.
− Вальс? Ну и зачем мне твой вальс в стиле Джейн Остин?
− Ты знаешь, кто такая Джейн Остин?
− Я провел в пустыне пятнадцать лет и мало знаком с современной культурой, но на классику-то мое невежество не распространяется!
− Ты даже готов считать ее произведения классикой?
− Я, конечно, варвар, но и мне ничто человеческое не чуждо. − Он прижал к себе Анну чуть крепче. − Должен же человек хоть как-то развлекаться. Но часто книги были для меня непозволительной роскошью, которую и при всем желании нельзя заполучить. Но однажды мне повезло, и я встретил торговца, продавшего мне «Гордость и предубеждение» на английском. Это была моя единственная книга.
− Я… я никогда не думала, что… что многим приходится жить без книг.
− Элизабет Беннет стала мне отличной спутницей. − Зафар пожал плечами. − Она весьма сообразительна и остроумна. Ты мне ее чем-то даже напоминаешь.
− Раз, два, три, − не зная, как реагировать на такие признания, начала считать Анна. − Двигайся за мной. Раз, два, три.
− А я думал, вести должен мужчина.
− Только если он умеет танцевать. Раз, два, три. Когда освоишь, поменяемся.
Зафар послушно шагал, но все его мысли были сосредоточены на теплых изгибах под его рукой и прижимавшейся к нему мягкой груди.
− Раз, два, три. − Он не отрываясь смотрел на пухлые губы, едва слыша произносимые ими слова и сгорая от такого палящего жара, которого ему не приходилось испытывать даже в пустыне.
− Говори мне что-нибудь вежливое и спокойное, − прошептал Зафар, стараясь не обращать внимания на сжигавший его изнутри огонь.
− Я раз за разом считаю до трех. Можно придумать что-нибудь скучнее? − Анна продолжала уверенно вести его в танце.
− Это все твои губы. Они меня отвлекают.
− Я не специально.
− Не важно, специально или нет, важен лишь результат. Я не могу отвести от них глаз и думаю лишь о том, как бы снова к ним прикоснуться.
− Я помолвлена. Помолвлена и влюблена, и…
Не в силах больше сдерживаться, Зафар приник губами к ее губам, и Анна сразу же застыла на месте, но уже через секунду вцепилась в лацканы пиджака обеими руками и, приподнявшись на цыпочки, углубила поцелуй.
Их языки сплелись, и Зафар растворился в бесконечной темноте, а внутри его с новой силой вспыхнул огонь желания, в десятки раз превосходя все когда-либо им изведанное и сжигая все на свете, кроме сладостного влажного трения.
До Анны Зафар очень давно ни с кем не целовался, а о тех временах, когда поцелуй был всего лишь поцелуем, не требовавшим немедленного продолжения, он и вовсе успел позабыть. Но от этой мнимой простоты переполнявшие его чувства только усиливались и обострялись.
Крепко прижимая к себе роскошную женщину, Зафар сам не верил, что всего пару недель назад считал ее лишь излишне хрупкой и светлокожей помехой, не способной самостоятельно выжить под палящим солнцем Альсабы. Да как он вообще посмел так думать о женщине, во власти которой находится судьба государств, а сила ее очарования ставит шейхов на колени?
Оторвавшись от сладких губ, Зафар принялся целовать нежную шею, а Анна с готовностью ухватилась за его плечи, стараясь сквозь пиджак и рубашку ощутить их напряженные мышцы. Но ему этого было мало… Слегка отстранившись, он сбросил на пол пиджак и негнущимися пальцами вцепился в узел галстука. Ну вот почему ему именно сегодня понадобилось напяливать на себя все эти тряпки? Эта европейская мода совсем не рассчитана на внезапные порывы страсти.
Разделавшись с галстуком, Зафар взялся за пуговицы воротника, чувствуя, как под его грубыми пальцами рвется тонкая материя. Но ему было наплевать. Шейх он, в конце концов, или не шейх? И разве можно думать о каких-то рубашках, когда все внутри горит ярким пламенем?
− Зафар… − Словно очнувшись от какого-то наваждения, Анна осторожно высвободилась. − Остановись. Перестань.
Он сразу же ее отпустил.
− Что? − спросил он, слыша в своем голосе злое удивление. Сжимая ее в своих руках, Зафар на несколько секунд почувствовал себя так, словно наросшая на нем грубая корка вдруг спала, и он вновь стал чувствительным и нежным, и теперь сам не верил собственным ощущениям.